МОЙ ДЕДУШКА БЫЛ ВИШНЕЙ

«Он снял башмаки, надел на плечо корзину и через секунду оказался рядом со мной.

- Как у тебя это получается, дед? – спросил я его.

- Секрет вот тут, - ответил он, постучав по своей голове. Ты должен чувствовать себя птицей или кошкой, должен верить, что дерево твой друг и твой дом»

Недавно купила книгу «Мой дедушка был вишней». Привлекло название. О моём дедушке тоже могу сказать, что «был» =(

Читала и плакала… всю книгу…

О чем эта книга? О маленьком мальчике, о его родителях и о родителях его родителей...

Книга о жизни и смерти… Книга с детскими вопросами и взрослыми ответами. Эта книга вернет ВЗРОСЛЫХ в детские воспоминания. Это очень мудрая книга! Книга, которая обращена не к уму, а к сердцу…

Рекомендована книга детям младшего и среднего возраста, но я советую читать её ВЗРОСЛЫМ!!!

Автор повести «Мой дедушка был вишней» - итальянская писательница Анджела Нанетти, она написала более 20 книг для детей и подростков. Повесть переведена на многие языки и получила более десяти престижных литературных наград. Иллюстрации Светланы Минковой.

Очень советую прочитать!!! Это достойная книга! Привожу отрывки, в надежде вас заинтересовать.

МОЙ ДЕДУШКА БЫЛ ВИШНЕЙ

Когда мне исполнилось четыре, у меня было два дедушки и две бабушки. Одни жили в деревне, а другие – в городе. Городских дедушку и бабушку звали Луиджи и Антониэтта, и они были такие же, как все городские жители. Деревенских дедушку и бабушку звали Оттавиано и Теодолинда, и они не были похожи ни на кого – даже на своих соседей.

Итак, когда родилась мама, дедушка пошел в деревню. Вернулся он с парой золотых сережек для бабушки и молодым саженцем – вишней. Дедушка пошел в сад, выкопал яму, залил ее горячим навозом и посадил дерево. Потом взял ножик, накалил лезвие и вырезал на стволе имя: Феличита. Так зовут мою маму, и дедушка считал, что вишню нужно назвать так же. Но бабушка была против.  Это имя не для вишни, говорила она. И тогда дедушка придумал ей имя Фели­че. Ведь Феличита означает счастье, а Феличе ­ счас­тливый. К тому времени у Феличе было три ветви, а весной, когда маме исполнилось семь месяцев и у нее вылезли четыре зуба, на дереве распустились четыре цветка. Мама и вишня росли вместе и были членами одной семьи.

Мама сто раз рассказывала мне о своем любимом раз­влечении: она забиралась на дерево и придумывала там наверху тысячи разных игр. Я всегда слушал с завистью: каждый раз, когда мы приезжали к бабушке и дедушке, времени вечно не хватало, Феличе была слишком высокой, а я ­ слишком маленьким для того, чтобы залезать на вишню без присмотра. Если дедушка не был занят в огороде или с курами, он сажал меня на шею и с невероятной ловкостью, как обезьяна со своим детенышем, карабкался на вишню.

В то время я думал, что «нездоровится» ­это когда болит живот или кашляешь, со мной такое случалось два или три раза в год. На следующей неделе мы поехали в деревню. Я очень внимательно следил за бабушкой Теодолиндой, но так и не обнаружил в ней признаков этих болезней. Только заметил, что бабушка, когда ходит по двору за гусями и курами, частенько останавли­вается, прикладывает руку к груди и тяжело дышит.

­- Тебе больно? ­- спросил я у нее.

Она улыбнулась и села в плетеное кресло.

­- Heмного.

Так я узнал, что у бабушки Теодолинды больное сердце. Но, если бы она не сидела все время в этом кресле, никто бы ни за что не подумал, что ей нехорошо: бабушка совсем не менялась и не изменилась до самого конца.

С тех пор как бабушка заболела, мы стали ездить в деревню раз в неделю, обычно по субботам, и оставались там на целый день. Я был очень счастлив и надеялся, что бабушка не выздоровеет никогда. Папа приез­жал редко, потому что ему надо было работать, и они с мамой все время ссорились. Одним словом, то еще было времечко.

А вот дедушка с бабушкой, наоборот, стали еще боль­ше любить друг друга. Теперь дедушка часто прерывал работу в саду и приходил в курятник или в дом.

­ - Линда, тебе что­-нибудь нужно? - спрашивал он.

­- Ничего мне не нужно, что тебе взбрело в голову!

Это мое последнее воспоминание о бабушке Teo­долинде. Однажды, вернувшись из сада, я не обнаружил ни папы, ни мамы. Дома были только дедушка Луиджи и бабушка Антониэтта. С очень серьезными лицами они сообщили мне, что бабушка Теодолинда уехала в далекое путешествие и что я ее больше не увижу.

­- Как это уехала?! ­ - закричал я. ­ А почему она мне ничего не сказала, почему не попрощалась со мной?! И что же теперь будет с Альфонсиной?

У меня было такое чувство, будто меня предали. От этого и от обиды на бабушку я заплакал. Тогда ба­бушка Антониэтта взяла меня на руки и стала говорить о путешествии бабушки на небо, куда я не могу попасть вместе с ней.

- На самолете? ­ - сразу же спросил я. Потому что однажды мы с мамой и папой летали на самолете, и мне очень понравилось.

­-  Нет, не на самолете. Бабушка Теодолинда умерла.

Так я узнал, что умереть значит совершить длинное путешествие на небо без самолета и что там нет места ни для гусей, ни для детей.

- ­ Я вам не верю! Вы все врете! Я хочу увидеть бабуш­ку! ­ - так громко, что все испугались ­ и никто не мог меня успокоить. Потом ко мне подошел дедушка Oттавиано и сказал:

­-  Бабушку Линду нельзя увидеть, но, знаешь, она не совсем ушла. Она сказала мне, что оставляет вместо себя Альфонсину, и велела очень о ней заботиться ­ как мы заботились бы о ней самой. Я посмотрел на дедушку, и мне стало намного лучше.

­-  Она действительно так сказала?

Дедушка кивнул. Он был очень элегантен в своем темном свадебном костюме и красиво причесан, но очень сутулился и казался сильно постаревшим.

­-  Да, и еще она просила попрощаться с тобой и по­целовать тебя.

Вишня росла между дорогой и двором, поэтому ее было видно отовсюду. Оставшись один, дедушка часами сидел под ней. Раньше он часто лазил на дерево вместе со мной. Потом поставил под вишней бабушки­но кресло и, когда не было работы в огороде и хотелось отдохнуть, подолгy сидел там. Рядом устраивались Аль­фонсина и гусята, дедушка закрывал глаза и замирал.

Однажды я удивил eгo, спросив:

­-  Дедушка, ты умер?

Тогда он приоткрыл один глаз, совсем как бабушки­ны куры, и велел мне подойти поближе.

­- Залезай, ­ сказал он и подвинулся, чтобы я мог пристроиться рядышком. Я уселся, он обнял меня за плечи и закрыл мне глаза рукой.

­- Теперь скажи, что ты видишь, ­ прошептал он.

Я ответил, что вижу только темноту, а он мне сказал: ­ Слушай. Тогда я прислушался и услышал тихий писк, а потом шелест листвы.

-  Это гнездо синички. Видишь, как мама приносит еду своим птенцам?

Видеть-­то я ничего не видел, но зато слышал хлопанье крыльев и гомон птенцов. С ума сойти, как же они пищали!

­- Ты понял? Если слушаешь внимательно, то можешь уви­деть столько вещей, как будто твои глаза открыты. А теперь слушай, как дышит вишня.

Я снова закрыл глаза, почувство­вал легкое дуновение, которое касалось моего, и услышал тихий шелест листвы.

­- И правда, дедушка, Фе­личе, дышит, ­- сказал я.

Дедушка погладил меня по голове и еще некоторое время сидел неподвижно. Я посмотрел на него и увидел, что он улыбается. Когда я думаю о дедушке Оттавиано, мне всегда вспоминается тот день, когда он научил меня слушать дыхание деревьев.

Ночью мне снилось, что мы с дедушкой качаемся на ветках вишни, как цирковые гимнасты на трапеции. Дедушка висел на самой высокой ветви вниз головой, а я держал его за руки. Дедушка раскачивался взад и вперед и неожиданно подбросил меня к небу. Я летел, раскинув руки, как птица, без всякого страха, а дедушка снизу мне улыбался.

Однажды я сказал, что, по­-моему, бабушка не умерла, а только превратилась в кого-то другого.

­- Превратилась? -­ спросила мама немного странным голосом. ­ - В кого?

­- В гусыню , например, в Альфонсину.

­- Кто тебе сказал такое?

­- Никто, но раз бабушке так нравились гуси, почему она не могла превратиться в кого-то из них?

Мама не смогла найти ответ и сказала только, что это невозможно.

­- Но почему? ­- настаивал я.

­- Потому что это невозможно, ­ возразила она. ­

Бабушка на небе. Но я все равно был убежден, что ты не умираешь, пока KTO-­TO тебя любит, как сказал дедушка, а если че­ловека, который умер, не видно, значит, он в кого-то превращается. А если он в кого-то превращается, то, конечно, выбирает кого-то, кто ему раньше очень нpa­вился. Поэтому бабушка наверняка стала гусыней.

Пока мама убирала дом, я устроился рядом с ним и рассказал ему свою теорию. Дедушка молча и очень вни­мательно меня выслушал, а потом погладил по голове.

­- Знаешь, я тоже думал что-­то в этом роде. А кем бы я мог стать? -­ спросил он.

Я даже не сомневался:

­- Вишней.

­- А ты?

­- Я еще об этом не думал, но, наверное, мне хотелось бы стать птицей. Так я мог бы быть рядом с тобой и съедать всю вишню!

Дедушка улыбнулся, но в тот момент я заметил, что он выглядит усталым.

­- Тебе нехорошо, дедушка? ­ - спросил я его.

Дедушка поднялся и пошел к дому.

­- Мне очень хорошо, но у меня вот тут заноза, ­ ответил он, показывая на сердце.

Я думал, что дедушка беспокоится из­-за меня, и решил, что раз уж он так сильно волнуется, значит, я по­-настоящему серьезно болен. Однажды я даже заплакал, потому что вспомнил, что бабушка Линда после болез­ни умерла, и сказал маме, что умирать не хочу.

­- Что ты такое говоришь, дедушка волнуется не из­-за тебя! Для него болезней не существует. И потом, это не болезнь, а пустяки.

- История с экспроприацией не дает ему покоя, он просто

стал другим человеком!

­- А что такое экспроприация?

­- Муниципалитет хочет забрать у него часть зем­ли, потому что они решили продлить дорогу и сделать шоссе.

Когда на следующий день я вернулся из школы, дe­душка уже был дома. Он сидел в моей комнате с Аль­фонсиной на коленях. ­ 
- Дедушка, ты вернулся! -­ закричал я и побежал об­нять его. Дедушка улыбнулся и попытался встать, но не смог из-­за Альфонсины. Он похудел и казался еще старее, чем раньше. Внезапно я понял, что он уже не сможет лазить со мной на вишню, и мне стало грустно.

­Примерно полчаса назад нам позвонила одна си­ньора. Она увидела, как ваш отец лезет на дерево с гусыней на плечах. Она позвала его, но он стал кричать.

- С тех пор как мы сюда приехали, пытаемся убедить его спуститься, но он начинает волноваться, и мы боимся, что он упадет... Может, у вас получится, потому что врачи спешат: их вызвали уже под конец рабочего дня.

Мама вытерла слезы и подошла к дереву.

­- Папа, это Феличита.

­- Вижу, не слепой, ­ сказал дедушка.

­- Прошу тебя, спускайся.

­ - Сначала пусть подпишут бумагу, что не возьмут землю и не тронут вишню.

Дедушка умер 28 сентября, спустя неделю после начала занятий и за три дня до того, как пришла повестка из суда. В повестке говорилось, что дедушка должен при­сутствовать на суде. Ведь судья будет решать, кто прав: муниципалитет, который хочет отобрать у дедушки землю, или дедушка, который не хочет ее отдавать и к тому же умер.

Мама была в отчаянии. Тогда я понял, что дедушка действительно умер, но не почувствовал никакой боли.

Мама плакала, а я представлял себе дедушку у окна в той белой комнате. Он становился все тоньше и легче, а потом улетел. Как перо Аль­фонсины, которое ветер носит по двору. Дедушка превратился в перышко, и я был рад, что он улетел. Я спросил у мамы, может ли перо долететь до бабушки Теодолинды, и она странно на меня посмотрела, тем самым давая понять, что не собирается отвечать на такой глупый вопрос. Тогда я рассказал ей про то, о чем думал. Мама перестала плакать, вытерла слезы и обняла меня. ­

- Ты прав, дедушка просто улетел. Это место было для него ­ настоящая тюрьма.

Потом мама сказала, что дедушка был даже легче, чем перышко, и что до бабушки Линды он точно долетел, и что я сказал очень хорошие слова и очень ей помог.

­- Куда ты?

­- Экскаваторы! ­ - закричал я.

Я всегда любил машинки, и уже тогда у меня была куча разных моделей. Но играть ­ это одно, а видеть своими глазами ­ совсем другое. В общем, я смотрел на экскаваторы и думал о том, как бы остаться дома, чтобы посмотреть на их работу. Да, я думал именно об этом, когда человек с лицом бобра позвал двоих в оранжевом и сказал:

­- Теперь поезжайте туда, срубите дерево и продол­жайте копать.

Они имели в виду Феличе.

­ - Но это вишня дедушки! ­ -возразил я.

 А может, я этого и не сказал, только подумал. Я так испугался, что не мог пошевелиться, просто смотрел на экскаваторы, и все тут. Тем временем люди снова завели моторы и начали манипулировать ковшом. Они были в ста метрах от вишни, и я не знал, что делать. Потом экскаватор тронулся, и я, не знаю, что со мной стряслось, как будто я почувствовал толчок сзади.

­- Мама! ­ завопил я изо всех сил и побежал к Фе­личе.

Я услышал крик: «Эй, что ты делаешь?», а потом как меня зовет мама. Но к тому моменту я уже был на ниж­них ветвях. Сейчас я не могу объяснить, как мне удалось так быс­тро забраться на дерево: может, Феличе сама нагнулась ко мне, или дедушка меня подтолкнул. Но я помню, что все руки у меня были исцара­паны в кровь, ­ правда, заметил я это уже позже. Тем временем человек с лицом бобра и другие подошли к дереву и хотели снять меня, поэтому я перебрался повыше.

­- Синьора, вот приказание мэра. Нужно начать работы, и он должен слезть. Иначе его снимут пожарные.

 Я увидел, что мама начинает волноваться.

­- Тонино, пожалуйста...

­- Я не спущусь, потому что они хотят срубить виш­ню, ­ повторил я. И чем больше я это повторял, тем больше убеждался в собственной правоте.

В общем, я расплакался и уже был готов согласиться, когда увидел на самой высокой ветке почку, немного набухшую и розовую. Я вспомнил, как дедушка всю ночь жег под вишней костер, чтобы почки не замерзли, и подхватил из­-за этого воспаление легких. Тогда я сказал, что не спущусь, и повторил то же самое папе, когда он приехал.

­- Так что не волнуйся, - ­ сказал он. ­ Теперь ты сле­зешь, хорошо? И все мы пойдем обедать. Хорошо?

Я уже собирался согласиться, но вспомнил, как дe­душка забрался на дерево с Альфонсиной на руках, а они убедили его слезть, приманив обедом. А на следующий день увезли в больницу. Я им не верил.

Я сказал мэру, что сначала он должен написать на бумаге, что Феличе не сделают ничего плохого. Toгдa мэр взял бумагу и написал то, что я ему продиктовал.

­- А теперь ты спустишься? ­ - спросил он.

­

­Я ответил, что спущусь, но, когда попытался пошеве­литься, почувствовал, что ноги у меня деревянные. Тогда пожарные выдвинули лестницу и сняли меня. Когда я спустился, мама заплакала, учительни­ца погладила меня по голове, Изабелла подарила мне клубничную жвачку, бабушка и дедушка меня обняли, Риккардо сказал: «Как тебе повезло, что сегодня ты не пошел в школу!», журналист начал задавать вопросы, а я, пока он говорил, заснул у папы на руках и уже ничего не чувствовал.

Папа сел на кровати и погладил меня.

­- Это мама готовит тебе блинчики.

­- А свет? ­ спросил я, показывая на окно.

­ - Мы зажгли костер под вишней, потому что будут заморозки.

Папа взял меня на руки и подошел, к окну. ­

- Этой ночью я останусь тут и буду следить за костром, чтобы он не погас. Ты рад?

Я ответил, что рад. Потом мы молча смотрели на огонь, а затем нас позвала мама, и мы пошли на кухню.

В тот вечер папа остался. А так как холодно было всю неделю, он вернулся и на следующий день, и на следу­ющий. А потом он больше не уезжал ­ так и остался навсегда с нами.

С тех пор прошло три года. Многое изменилось. Многое­ нет. Теперь мы живем в доме дедушки Оттавиано и бабушки Теодолинды: я, папа, мама, Оресте, Альфонси­на и моя сестра Коринна, которой почти два года.

В ее первый день рожденья мы устроили под виш­ней большой праздник, и папа все сфотографировал.

Я уже могу забираться на Феличе почти с закры­тыми глазами: залезаю на верхушку, смотрю оттуда по сторонам или просто сижу на ветвях. Мои друзья много раз просили меня разрешить им забраться на дерево, но я всегда говорю «нет». Только Коринна полезет туда со мной, да и то когда подрастет. Я научу ее всему тому, чему меня научил дедушка.

Однажды мне приснилось, что мы С ней кувыркаемся на ветках, а вишня вся трясется, будто от хохота. Конеч­но, это был всего лишь сон, но раз уж деревья умеют дышать, почему бы им и не смеяться?

МОЙ ДЕДУШКА БЫЛ ВИШНЕЙ